— А Турист? Как дела у него?
Турист уехал, не прощаясь, исчез из их жизни, точно его и не было. Наверное, в этом не было ничего необычного, но избавиться от странного чувства неправильности Матвей никак не мог.
Васютин ответил не сразу, а когда заговорил, в голосе его слышались сомнения.
— Не знаю. Все показания он дал, следствию помог. В сложившейся ситуации претензий к нему никаких. Это ведь все равно, что бешеного зверя убить, если ты меня понимаешь.
— А пистолет? Откуда у него пистолет? Насколько это нормально?
— Не знаю, насколько это нормально, не мне судить, но разрешение на ношение оружия у него есть, это мы проверили в первую очередь. — В трубке повисла неловкая пауза, а потом Васютин сказал: — Ну, вот и все, парень. Я свое обещание сдержал, а вы смотрите там, не ввязывайтесь больше ни в какие истории. Нехорошо это…
— Не будем, — пообещал Матвей, с горечью думая, что нет больше никаких «мы». Теперь каждый из них сам по себе, и неизвестно, когда они встретятся в следующий раз и встретятся ли вообще. Самая темная ночь их соединила, и она же их развела…
В трюме дебаркадера пахло вяленой рыбой и отчего-то сеном. Старые ступеньки тихо постанывали под его ногами, разбитая в кровь рука болела едва ли не сильнее раны на боку. Но все это мелочи, могло быть и хуже. Гораздо хуже. Если бы следователю, этому с виду безобидному, но далеко не глупому человечку, пришло в голову обыскать дебаркадер, проблем было бы в разы больше. Их и без того много, придется подключать все имеющиеся резервы, чтобы замять это дело. Резервов у него достаточно, но хоть в этот раз хотелось бы обойтись малой кровью. Крови за свою жизнь он и так пролил немало, сторицей оплатил доставшееся ему чудо.
В трюме было темно и тихо, только лишь через разбитый иллюминатор просачивались невнятные звуки засыпающей реки. Он отсутствовал долго, и это очень плохо, но по-другому никак не получалось. Слишком много дел, слишком много забот. Самая темная ночь — это время, когда все идет неправильно, не по плану. Он убедился в этом на собственной шкуре.
Из дальнего угла донесся шорох. Наплевав на безопасность, он включил карманный фонарик.
Девочка сидела на ворохе старых одеял. Яростный взгляд из-под длинной челки. Крепко-накрепко связанные руки и ноги. Заклеенный скотчем рот. Запекшаяся на щеке кровь. Рана резаная, кажется, не слишком глубокая, но кто ее знает… Вынужденная жестокость…
Вся его жизнь подчинялась жесткому регламенту, но теперь все будет по-другому.
— Прости, что я так долго. Пришло время поговорить, — сказал он, отдирая от лица девочки скотч…
Продолжение следует
«Новый год» — группа «Агата Кристи».
127-й сонет Шекспира, пер. С. Маршака.