Зоя появлялась у нас почти каждый день. Удивительная девушка! Красивая и умная, хрупкая и одновременно сильная. В ней было все то, чего так недоставало мне. Я рисовал ее тонкий профиль всякий раз, когда ко мне в руки попадало перо. Даже на страницах этого дневника живет ее портрет. Не слишком удачный, бесталанный, но с частичкой моей души.
Зоя призналась мне в своих чувствах первой. Сделала то, что должен был сделать я, мужчина. Она рассказывала о своей любви и смотрела мне в глаза, ее тонкие пальчики подрагивали в моей ладони. Удивительная. Не такая, как все. Любимая.
Я поцеловал ее сразу, как только с губ ее сорвалось последнее уже неважное слово. Наконец-то я поступил, как мужчина. В то время мне так казалось… Вот так я, наивный, видел проявление мужественности. Глупый мальчишка. В молодости все глупы и оттого счастливы.
Отцы наши известие о том, что мы с Зоей хотим пожениться, приняли благосклонно. Давние друзья и деловые партнеры, в этом союзе они видели и обоюдную финансовую выгоду, однако наша с Зоей юность удерживала их от поспешных решений. Венчание отложили на год, но мы не стали горевать. Что такое год, когда впереди целая жизнь?! Ослепленный любовью, я тогда и подумать не мог, что о Зое, моей Зое, может мечтать еще один человек.
Игнат приехал в поместье на летние каникулы. С его возвращением наш тандем превратился в трио. На первых порах меня даже радовала эта новообретенная братская привязанность. Непростительно долго я не желал замечать, как при появлении Игната с лица Зои сходит румянец, а взгляд делается задумчивым и самопогруженным, как она избегает оставаться с ним наедине.
Горькая правда открылась внезапно, сорвала с глаз пелену. Мы были в парке, как обычно, втроем, когда отец позвал меня по какому-то делу. Зоя хотела было пойти со мной, но Игнат поймал ее за руку, увлек веселой шуткой. Мой брат умел быть обходительным с женщинами.
Я возвращался в парк, когда навстречу мне выбежала Зоя. Глаза ее были влажными от слез, а лицо… Никогда раньше я не видел отчаяния на ее лице. В мои объятия она бросилась, словно ища спасения. От кого, Господи?!
— Быстро ты, брат. — Игнат улыбался иронично и снисходительно, на щеке его алел след от пощечины…
Стреляться мы решили на, рассвете у ведьминого затона. Место выбрал Игнат, а я не возражал. Я все думал, как могло случиться, что судьба столкнула нас вот так, словно смертельных врагов. А еще я знал, что никогда не смогу выстрелить в родного брата.
Туман полз от воды, оседал росой на стволах пистолетов.
— Так даже интереснее, в тумане! Что скажешь, Андрей? — В голосе Игната слышался знакомый кураж. Мой брат не боялся умереть, а вот боялся ли он пролить чужую кровь?
Я ничего не ответил. Меня бил озноб, и я не знал, что тому было причиной: туман или страх.
— Она ведь всего лишь баба, Андрей! — Голос Игната таял в сизом мареве. — Все это из-за бабы?!
— Я люблю ее, слышишь?!
Ответом мне стал смех и, кажется, щелчок, взводимого курка.
Топот копыт я услышал одновременно с выстрелом. Левую руку обожгло точно огнем. Белая рубаха окрасилась алым. Игнат смог…
— Стоять! Не сметь!
На берег, взрезая туман мощной грудью, вылетел черный жеребец. Отец спрыгнул на землю. Я не видел его лица — только лишь тонущий в тумане силуэт. — Вы что удумали?! Игнат! Андрей! Брат на брата!..
— Прости! — Игнат, опередив отца, упал передо мной на колени. — Прости меня, брат.
Говорить было тяжело то ли от боли, то ли от душивших меня слез.
— Я люблю ее, понимаешь? Больше жизни люблю.
— И больше меня? — Глаза Игната полыхали синим. Два сапфира на похожем на маску лице.
— Да. — Вот я и сказал правду. Брату врать нельзя.
— Волчата! — Отец дернул Игната за плечо, отшвырнул в сторону. — Брат на брата… Что удумали?..
— Ты прав. — Игнат говорил спокойно. — Только не волчата, а волки. Один из нас точно волк.
— Я не волк. — Я попытался сесть и застонал от боли.
— Ты и не можешь им быть. Волками становятся только избранные. Правда, отец?
— Вы братья, — сказал отец, и столько боли было в его голосе, что сердце мое сжалось. — В вас течет моя кровь. Вставай, Андрей. — Он помог мне подняться. — Я отвезу тебя домой, Зосим Павлович осмотрит твою рану. А ты, — он обернулся к Игнату, — ты уедешь. Сегодня же!
— Твоя воля для меня — закон. — Игнат отвесил шутовской поклон, коснулся моего плеча, сказал шепотом: — Еще увидимся, брат.
Игнат сдержал слово, данное отцу, к тому времени, когда мы вернулись домой, его уже не было. Он не появлялся в поместье больше полугода. Из города о нем долетали лишь обрывочные слухи. Слухам этим я внимал с жадным интересом. Я тосковал, на душе было неспокойно, и даже предстоящая свадьба не могла развеять мою печаль.
Игнат появился так же внезапно, как и исчез, вошел в отчий дом с привычной порывистостью и только лишь в гостиной замер в нерешительности. Зоя играла на фортепиано; она сидела спиной к двери, но, верно, что-то почувствовала, потому что руки ее, взметнувшиеся было вверх, упали на клавиатуру мертвыми птицами, а позвоночник натянулся струной.
— Ну, здравствуй, брат! — Игнат шагнул мне навстречу. — Зоя, счастлив видеть тебя!
Она не ответила, даже головы не повернула. Игнат горько усмехнулся, кивнул.
— А я ненадолго. Можно сказать, проездом. Уезжаю за границу. Буду учиться в Берлине инженерному делу. Вот зашел попрощаться и… — он запнулся, — попросить прощения. Зоя, ты меня слышишь?